Медсестра-анестезист Гульнара Охлопкова рассказала «АиФ-Дальинформ» о работе в полевом госпитале, страхе, который не выключается, и цене возвращения
Война не делает людей смелыми или трусливыми. Она просто перестаёт скрывать, кто есть кто. В сентябре 2022 года, когда объявили мобилизацию для медиков, медицинская сестра-анестезист из Хабаровска Гульнара Охлопкова подписала контракт и в декабре уехала в зону СВО. Работала в полевом госпитале — сначала под Донецком, затем в Мариупольском и Запорожском направлениях. Восемь месяцев — полевые госпитали, операционные под обстрелами, раненые, у которых нет времени ни на панику, ни на жалость к себе. Сегодня она возвращается к этим воспоминаниям не ради эффектных историй. Скорее — чтобы зафиксировать правду: война не делает людей одинаковыми. Она лишь обнажает то, что в каждом уже было. Она говорит тихо и не торопясь — так говорят люди, которые слишком много видели, чтобы повышать голос. И именно поэтому её рассказ звучит сильнее любых криков: на войне страшно всем, но держатся — по-разному.
Там - нужнее
Решение она приняла за один день. Без долгих разговоров, без семейных советов, без пафоса. Наоборот. Некоторое время не говорила семье — лукавила, не хотела никого — ни родителей, ни сына беспокоить раньше времени. Говорит о себе наша героиня просто: «Я была там полезнее». Говорит о войне — с паузами. И почти всегда называет себя не по имени-отчеству, а по-домашнему: Гуля.
В её истории нет сцены, где человек долго смотрит в окно, взвешивает «за» и «против», советуется с близкими. Всё случилось быстро, почти буднично — и в этом больше правды, чем в красивых легендах.
— Я просто поняла, что там буду нужнее, — говорит Гульнара. — Решение было одномоментным. И эмоциональным, и рациональным. У меня большой стаж — почти 25 лет работы. А молодые девчонки... им ещё жить. Они ещё не успели пожить, не успели родить детей.
В этом «просто» — профессиональный фатализм человека, который слишком долго работает в медицине, чтобы играть в самообман. Если ты умеешь — ты идёшь. Если не идёшь, будешь потом всю жизнь знать, что не пошёл.
В тот же день — рапорт, повестка, форма. Почти без перехода — учёба. Медицинский отряд специального назначения, полигоны, бронежилеты, каски, стрельбы. Не чтобы воевать — чтобы понимать, как это выглядит, когда над тобой летит.
— Нам сразу сказали: вы не бойцы, но вы должны понимать, что происходит. Чтобы не паниковать.
Паника — главный враг медика. Особенно там, где времени на неё нет.
— Мы готовились, ждали, — вспоминает она. — А в декабре уже улетели.
Без «давайте познакомимся»
Сначала — временные базы, переоборудованные здания, утеплённые досками детские лагеря. Потом — Донецк. До линии боёв — около пяти километров. Светомаскировка. Электричество — урывками. Ночью — подвалы.
— Если объявляли авианалёт, мы просто бежали вниз, — говорит Гульнара. — Без обсуждений. Потом обратно. И снова в работу.
Первая смена — сразу. Полусуточная. Потом сутки. Потом ещё.
— Раненых везли со всех направлений. Там тогда шли очень тяжёлые бои. Ты не считаешь время. Ты считаешь раненых.
Операционные — мобильные. Аппараты ИВЛ, мониторы, кислород — всё автономное, на батареях. Иногда приходилось работать, понимая, что в любой момент может поступить команда «сниматься».
Работа начиналась сразу. Без вступлений. Без «давайте познакомимся». Коллектив менялся, раненые — нет.
— Везли со всех направлений. Ты не думаешь о времени. Ты думаешь, как успеть и не ошибиться.
Операционные — мобильные. Аппараты ИВЛ, мониторы, кислород — всё автономное. Иногда уже в процессе по рации звучало: «Готовьтесь к эвакуации».
— А у тебя пациент вскрыт. И ты понимаешь: сначала — он. Потом всё остальное.
Когда прилёт — это просто ещё один звук
Госпиталь в Запорожском направлении разбомбили весной. Гульнара была рядом — видела, как прилетают снаряды. Здание серьёзно пострадало. Людей успели вывести, но травмы были.
— Нас вывозили на усиление в медбат, — рассказывает она. — Работали вместе с мужчинами, медиками из Приморья, Сахалина, Якутии. Сутки — там, потом обратно. Бомбёжка идёт, автоматы стреляют, а ты стоишь в операционной.
Иногда — в бронежилете и каске. Жара. Май, потом июнь.
— Стоишь и думаешь: а если прилетит туда, где ты? И всё равно работаешь. Парни шутили, подбадривали. Никто не ныл. Всё делали молча, быстро.
Спали там же, где работали. Засыпали на ходу.
— Всё на автопилоте, — говорит Гульнара. — Я глаза закрываю — Даня, анестезиолог, говорит: «Поспите полчаса». Открываю — уже другой лежит. Сил просто не было.
Страх там никуда не девается. Он просто становится фоном. Как шум генератора.
— Все боятся. Вопрос не в этом. Вопрос — что ты делаешь, когда боишься.
Парень без рук и ног, который смеялся первым
Один из самых сильных эпизодов она вспоминает не сразу. Словно проверяет — можно ли это снова вытащить наружу.
— Был парень. Совсем молодой, — начинает она медленно. — Тяжёлый. Без конечностей.
Она подчёркивает это не ради эффекта — просто как факт, от которого никуда не деться.
— И вот что поразительно: он был весёлый. Реально весёлый. Такой... как из фильма. Нахалёнок.
Она улыбается впервые за разговор — коротко, осторожно.
— Шутил. Подмигивал. Говорил: «Ну что вы так серьёзно? Прорвёмся».
Когда вокруг взрослые, уставшие, измученные медики держатся из последних сил, этот мальчишка умудрялся их успокаивать.
— Мы переживали больше него. А он нас. Представляешь?
Он не кричал, не жаловался, не требовал внимания. Без жалоб. Без истерик. Без вопросов «за что». Лежал молча, а потом вдруг говорил что-нибудь простое и тёплое — и напряжение в операционной чуть отпускало.
— Вот это я запомнила навсегда, — говорит Гульнара. — Потому что тогда понимаешь: сила — она вообще не там, где кажется. Она вообще не всегда связана с телом.
А были и другие
Но были и другие истории. О них она говорит без осуждения, но и без прикрас.
— А были те, кто приходил с царапинами, — говорит она прямо. — Без кровопотери, без серьёзных повреждений.
И дальше — пауза. Не потому, что страшно говорить. А потому что слова здесь нужно подбирать точно.
— Они впадали в панику. Реальную. Как будто смерть уже пришла. Звонили родным, плакали, рассказывали, как им плохо, как они умирают.
Иногда — прямо из госпиталя. Иногда — ещё до осмотра.
— И ты смотришь на это и думаешь: вот она, человеческая психика. Кто-то теряет всё — и держится. А кто-то теряет немного и рассыпается.
Это не упрёк и не диагноз. Скорее, наблюдение человека, который слишком долго смотрел на людей в предельных состояниях.
— Война ничего не добавляет, — говорит Гульнара. — Она просто всё проявляет — снимает маски.
На автопилоте — пока не закончится ресурс
Спали там же, где работали. Иногда — по 20–30 минут между операциями. Физическое истощение пришло быстро. Организм долго держался, а потом начал сдавать. Начались проблемы со здоровьем.
— Зрение сильно упало. Полумрак сделал своё дело. Потом зуб — воспаление, отёк, температура. Антибиотики.
Уже дома выяснилось: язва. Стрессовая.
— Еда... — она усмехается. — Хотелось обычной. Суп. Кашу. Чтобы первое и второе. Там в основном тушёнка. Хотя повара старались, как могли.
Но даже физическая усталость была не самым тяжёлым.
— Хуже — психологически. В какой-то момент мне уже говорили: «Гуля, у тебя фляга свистит». А ротации всё не было. Меня никто не менял восемь месяцев.
Ощущение «своих»
Иногда война всё-таки отступала. Ненадолго. Не потому, что становилось безопасно, а потому что в этом месте вдруг появлялась жизнь.
— К нам приезжали волонтёры. Очень сильная гуманитарная помощь была. — вспоминает Гульнара. — Семья из Бурятии. Женщина из Бурятии, у неё сын — Герой России. Обычные люди. Не громкие, не показные. Они приезжали не «на один раз». Не ради фото и галочки. Просто ехали — снова и снова.
— Привозили мясо, фарш, продукты. Всё — своими руками, за свои деньги. Никто их не заставлял.
В те редкие вечера в госпитале появлялся запах, который на войне забывается быстрее всего, — запах домашней еды. Лепили буузы. Много. Медленно. Молча или с тихими разговорами. Это было по-настоящему тепло.
— Мы собирались вместе. И вдруг оказывалось, что можно говорить не о ранениях, не о потерях, не о прилётах.
Говорили о доме, о детях, о дороге, о погоде. О чём угодно — лишь бы не о том, что за стенами.
— В этот момент война как будто отступала, — говорит Гульнара. — Пусть на час. Пусть на полчаса. Но ты снова чувствовал себя человеком.
Эта семья из Бурятии запомнилась ей именно этим — отсутствием пафоса.
— Они ничего не объясняли, не учили, не спрашивали, страшно нам или нет. Просто делали. И уезжали.
И в этом было что-то очень правильное и очень человеческое — как напоминание о том, ради чего вообще стоит держаться.
Отдельно она говорит о хабаровских медиках — так, будто речь идёт о родных.
— Наши — другие. Я не знаю, как это объяснить. Спокойнее. Человечнее. С юмором.
Она ждала их приезда, даже если раньше никого из них не знала.
— Когда приезжали хабаровские, внутри сразу становилось легче. Как будто ты не один.
Это ощущение «своих» — людей с одной интонацией, одним взглядом на жизнь — иногда держало крепче любого лекарства.
Возвращение, которое не заканчивается датой
Домой она вернулась летом 2023 года. И поняла: вернулась не полностью.
— Я не могла находиться дома. Мне нужно было выходить, куда-то идти. Это состояние длилось почти год.
Посттравматическое стрессовое расстройство — диагноз, о котором она говорит прямо без стыда и без пафоса.
— Помогает только психотерапевт. Не психолог. Сначала — медикаментозно. Это тяжело, но иначе никак.
Она старалась не показывать состояние близким.
— Я молча всё переживала. Понимала: родственники не помогут. Причитания не помогают. Они только тянут назад. Только хуже делают.
«Хочу, чтобы войны не было»
За службу Гульнара Охлопкова награждена медалью «За спасение погибавших», медалью «За помощь в бою», почётной грамотой губернатора края — за многолетний труд и участие в СВО. К наградам относится сдержанно.
— Я отказывалась. Говорила: может, не мне. Я же просто делала свою работу.Но, наверное, это память о тех, кого удалось спасти.
Молодым медикам она советует не подвиги.
— Доброта и понимание. В первую очередь. Без этого в профессии делать нечего.
Когда разговор заходит о будущем, она не строит планов. Она формулирует просьбу, вернее мечту. И эта мечта звучит твёрдо и без колебаний.
— Я хочу, чтобы войны не было. Чтобы никого не отправляли. Ни чьих-то детей, ни мужей. Я молюсь об этом каждый день.
В конце она замолкает.
— Про войну не хочется говорить. Сразу плакать начинаю.
И эта тишина — самый честный итог её рассказа.
Справка
Гульнара Охлопкова — медицинская сестра-анестезист КГБУЗ «Краевая клиническая психиатрическая больница им. И. Б. Галанта» (Хабаровск).
Осенью 2022 года подписала контракт для участия в СВО.
Служила по июль 2023 года.
Награждена медалью «За спасение погибавших», медалью «За помощь в бою».
Отмечена почётной грамотой губернатора Хабаровского края.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
