25 мая в театре КнАМ ожидается премьера - спектакль «Мой цвет надежды - оранж». За несколько дней до премьеры «АиФ-Дальинформ» поговорил с режиссёром Татьяной Фроловой о постановке, о театре и его зрителе и многом другом.
Имя Татьяны Фроловой хорошо известно европейскому зрителю, меньше - российскому. Отношение к ней на малой родине неоднозначное. Таксист, который вёз меня из театра в гостиницу, с ухмылкой поинтересовался: «А что, КнАМ ещё работает? Вот вы… Театралы!..» В последнее слово было вложено вековое презрение работяги ко всякой «интеллигенции».
Подсадить на крючок
Возможно, я предвзята и необъективна, ведь КнАМ - один из самых любимых моих театров. Впервые я познакомилась с ним пятнадцать лет назад, когда они привозили в Хабаровск «Реанимацию дадаизма». Потом было «Превращение» по Кафке, потом «Дневники Кафки» - не удивляйтесь, это любимый писатель Татьяны. И ещё, ещё спектакли, странные, завораживающие, выворачивающие тебя наизнанку.
Признаюсь, не все постановки мне понятны, не все задумки режиссёра ясны сразу. Но в том и отличие хорошего спектакля от проходной ерунды: проходит неделя, месяц, а тебя всё не отпускает, ты всё ещё ощущаешь послевкусие.
- К нам приходит разный зритель. И мы видим каждого - после спектакля я выхожу в зал, остаются актёры и мы говорим, обсуждаем, узнаём у зрителя, что ему понравилось, что непонятно, - говорила Татьяна Фролова. За окном чернело - был одиннадцатый час вечера; зал, где мы сидели, заливал свет, отражался от белых стен, падал на белые стулья. - Благодаря этим разговорам, я наловчилась так писать пьесу, чтобы сразу подсадить зрителя на крючок, прочувствовать провалы в ней и добавить энергии - все эти чисто технические вещи сейчас, после 33 лет работы я умею делать. Если наши люди сказали: «Да, ничо так», я знаю: европейская публика будет стоять в восторге.
Подсказка сверху
Татьяна рассказывала о сокровенном: о сотворении спектакля. Она повела меня по нешироким коридорам театра: поворот, проход, дверь, серая занавеска. Татьяна отдёргивает её - а там малюсенький кабинет. Компьютер и кресло. Креслом хозяйка кабинета особенно гордится. Его подарили ей друзья, оно раскладывается и превращается почти в кровать. На этом кресле-кровати Татьяна проводит много ночей, работая над спектаклями.
- «Я ушла в армию» - это значит, что я отрезаю полностью свою жизнь. Работа - дом - работа. Всё блокирую, ради погружения в материал. Изредка позволяю себе фитнес и французский язык, - продолжала режиссёр. - Сижу здесь, когда устаю, раскладываю кресло, дремлю немного. Внутри меня идёт работа, не понятная даже мне самой. Я спектакли делаю на интуиции, медленно вхожу в это состояние. Оно затягивает, и если меня выдёргивает в реальность, я сбиваюсь.
Все подсказки приходят откуда-то сверху, просто нужно остановиться и прислушаться, осторожно, чтобы не спугнуть поток. Если в группе появляется человек, который начинает спорить, я теряюсь, как ребёнок. Представьте, что в момент тонкой настройки вас кто-то сбивает? Важно, чтобы рядом со мной в эти моменты были понимающие люди.
Вся моя жизнь подчинена этому потоку. Как говорил Тарковский, «если вы это предадите хотя бы один раз, оно вас покинет». У меня дома нет ничего лишнего, материального. В своё время я отказалась от всего. И с недавних пор пошла отдача, совершенно невероятная. Я поняла, что если вы ставите на что-то одно, много вкладываете, то однажды придёт вознаграждение. Получите и деньги, и условия, и признание. Правда, нужно ещё дожить до такого состояния и убедить труппу оставаться с вами.
Нас часто спрашивают, почему мы не уедем из Комсомольска. Не покидаем его ещё и потому, что здесь есть вот это фантастичное помещение (Татьяна делает жест руками, будто обнимает зал. - Прим. авт.). 21 декабря 1985 года мы начинали в «Строителе», там играли первый спектакль. Спустя полгода пришли в отдел молодёжи и попросили помещение. Нам дали вот это, мы здесь с марта 1986 года. Здесь всё пропитано особой энергетикой. Я замечаю, что надо бы сделать ремонт, но все деньги, которые мы зарабатываем, вкладываем в оборудование. Это важнее ремонта.
Жить, а не ждать
Татьяна переходит к предстоящей премьере, говорит об Алине, чьи дневники положены в основу, о её болезни, о сотнях и тысячах других людей, которых мы называем «людьми с ограниченными возможностями». Об отношении к ним на бытовом уровне, обидных словах, которые иногда бросают им в спину: «Зачем таких рожать?».
У Алины - страшный диагноз, с таким живут до 20-22 лет, отказывает сердце. Сейчас ей 21 год. Долгое время Алина была в депрессии, потом решила - всё хватит. Она решила делать то, что никогда не делала.
- У меня нет столько сил и энергии, сколько есть у неё, - с восхищением и удивлением говорит режиссёр. - Алина играет в спектакле. Есть там одна сцена, где она находится в центре, вокруг сидят зрители. Она подходит к каждому и берёт его руки в свои. И согревает. Помните, как Марина Абрамович делала перфоманс: просто смотрела в глаза людям и люди плакали? У Алины есть такая же сила, она выдержит эту сцену.
Я смотрю на неё и думаю: как они выживают там, в своём мире? В спектакле один мужчина говорит: «Я раньше к ним как к ущербным относился, а теперь сам стал таким». Он потерял руку, причём правую. «Я смотрю на себя и думаю: в чём моя ограниченность?»
Заметьте, инвалид - это не русское слово, у нас есть слово «калека» - искалеченный, недужный, ненужный. Я надеюсь, что хотя бы на период нашего спектакля на таких, как Алина, посмотрят по-другому. По сравнению с ней, я - слабый человек. Так, что определяет нашу силу: наличие двух рук, ног, способность ходить, видеть? Или что-то иное, что глубже, что не видно сразу, но чувствуешь, когда заходишь в Поток?
Женская профессия. Хабаровчанка 10 лет проработала промышленным альпинистом 
Воспитание, развитие, обучение. Как в век информатизации воспитать личность 
Байкеры из склепа 
«Наша тема». О чём невозможно молчать 
Можно ли быть заботливой мамой и успешным предпринимателем?