Сева Лужански — музыкант, продюсер и основатель хабаровского лейбла «Дяриори», одного из немногих проектов в России, посвящённых сохранению музыки коренных народов — ещё несколько лет назад был известен как басист и клавишник пост-панк-группы Rape Tape, коллектива с культовым статусом в андеграундной среде. Но, решив пойти в другом направлении, Лужански создал собственный проект «МА ГАК ПА» — пространство, где звук стал не формой, а чистым потоком. От эмбиентных набросков и философии «искусства пофигизма» он пришёл к работе с нанайскими исполнителями, с которыми теперь записывает живые голоса и традиционные песни, превращая их в многослойные композиции. Для Лужански музыка — не просто способ самовыражения, а ещё и медиум, через который говорят другие: поэты, народы, сама тишина. В его творчестве органично сосуществуют японская поэзия хокку, электроника и фольклор Амура.
Как он прошёл путь от панка до де-факто фольклориста, при этом не растеряв дух первого, где впервые столкнулся с нанайским пением, которое не похоже ни на что другое, почему каждая из экспедиций в отдалённые сёла для него — праздник, и какие жизненные уроки мы можем почерпнуть у нанайских певцов, Сева Лужански рассказал в интервью hab.aif.ru.
Впечатлили танцы с бубнами
— Расскажи, с чего вообще начался твой путь в музыке и как ты пришёл к тому, чтобы записывать песни малых коренных народов?
— С самого детства хотел стать музыкантом. Всегда любил музыку и слушал её на всех носителях и во всех проявлениях, какие только попадались в жизни. Потом я бросил две музыкальные школы, музыкальный колледж, меня выгнали из театра. После определённого творческого опыта я задался вопросом: если я могу определить музыку по её мотивам — то какие они у нас, на Дальнем Востоке? И начал копать в эту сторону. Моя бабушка — нанайка. Почему я ничего не знаю? Наступило время поисков информации, полное радостных и горьких событий. Но главное, что я понял: материала для изучения именно в аудиоформате почти нет. Значит, нужно его приумножить и снабдить контекстом. Но чем дальше в это погружаешься — тем больше вопросов.
— Когда ты впервые познакомился с нанайской музыкой? Какое впечатление она на тебя произвела?
— В целом я с детства слышал её на фестивалях, но тогда не особо привлекало то, что звучало. Теперь понимаю, почему. Осознанно начал слушать года три-четыре назад, когда стал жадно искать информацию. Благо, сохранились архивные записи старых телепередач «Мангбо найни», если не ошибаюсь. Потом поехал на фестиваль в Троицкое — и там меня реально впечатлили танцы с бубнами.
— Как родился лейбл «Дяриори» и какую цель он преследует? Что значит его название?
— Лейбл «Дяриори» появился как следствие. Сначала я не знал, как сделать так, чтобы любой человек мог просто вбить в поиске «нанайские песни» и что-то адекватное услышать. Когда я сам так набрал — попробуйте, кстати, — меня взяла страшная злость. А с учётом моих корней — ещё и обида. Но я подумал: это можно попытаться исправить, дополнить, улучшить. Начал искать единомышленников. Нашёлся прекрасный человек — Андрей Ганин, который сказал: «Да чё ты, погнали, да и всё». И очень помог. Первая наша поездка определила всё — цели, название, путь. Мы решили ездить по сёлам и записывать Нани как есть, выкладывать как есть, стараться понять самим и объяснить людям, что за песнями, легендами и сказками скрывается куда больше, чем кажется. Эти песни должны звучать не только на фестивалях, но и дома, в наушниках. Название придумал наш первый артист — Николай Чубакович Бельды. «Дяриори» по-нанайски значит «петь».
— Полное название лейбла — «этно-панк лейбл Дяриори». Кто-то ранее совмещал такие, казалось бы, несовместимые жанры, или вы первые?
— Конечно, совмещали. Но полное название — всё-таки «Дяриори Records». Этно-панк — это скорее метод. Панк, или DIY, — всегда про свободу и независимость. Сейчас у нас есть какая-то поддержка, контакты, мы знаем, куда ехать и кто поёт. Но по сути — это не про продукт. Мы ничего не продаём, не стараемся быть удобными. Мы делаем по-своему, с уважением к первоисточникам.
Грустная, весёлая, личная, лечебная
— Вы сотрудничаете с носителями культуры малых коренных народов. Как они изначально отнеслись к вашей инициативе?
— Как к сумасшедшим. И в чём они не правы?
— Расскажи, как проходят твои поездки и «полевой» сбор материала. Кто-то финансирует экспедиции или всё делаете на свои средства?
— Да просто. Долго договариваемся, потому что у меня основная работа с плавающим графиком, у Нани — тоже дел хватает. Едем, долго записываем, потом долго возвращаемся, потом ещё дольше выкладываем. Зато каждый раз — праздник и куча нового, в том числе ошибок. Никто нас не финансирует. Всё из своего кармана. Так что не спрашивайте лоцашку, как там у нанайцев или ульчей в сёлах, — поезжайте сами и послушайте, как молчат старики по семьдесят лет.
— Музыка — один из способов сохранения языка. Говоришь ли ты сам по-нанайски? Как переводишь песни?
— Согласен. Поэтому мы делаем аудио — это же устная передача языка. Вы видели нанайскую письменность? М? Конечно, ми нани хэсэвэни тэпчиурии (я говорю по-нанайски — прим. ред.), но на уровне трёхлетнего ребёнка. Поэтому просим артистов рассказывать, о чём песня, по-русски. Перевод — неотъемлемая часть треков. А понимать нанайский язык мне помогают прекрасные учителя из села Дада, с которыми мы познакомились в процессе исследования. Мы очень сдружились и благодаря их прямому участию случаются невероятные экспедиции и открытия. Испытываю глубочайшую благодарность за то, что они делают для нанайского языка и детей в целом.
— Как можно описать нанайскую музыку для непосвящённого слушателя?
— Если говорить о доэстрадной музыке, то это микротональная, импровизированная, ломаная, грустная, весёлая, личная, лечебная, красивая музыка. Она не похожа ни на что знакомое. Это звукоподражание природе. Эстрадную мы особо не обсуждаем — это дефолтная музыка советского-постсоветского пространства, просто иногда на нанайском языке. Но если убрать инструментал и оставить голос — звучит красиво. Но у меня свое чувство прекрасного, и моё мнение не должно быть ориентиром. Ищите и слушайте сами.
— Много ли сегодня певцов-нанайцев? Можешь особо выделить кого-то из тех, чьим продвижением занимается твой лейбл?
— Поёт каждый второй. Но мы не занимаемся продвижением, мы просто даём возможность услышать. «Продвижение» — это когда громко и навязчиво. А у нас все по-своему уникальны. Тех, кто не откликается, мы не встречали.
Круг замкнётся?
— Можно ли говорить, что ты уже достиг каких-то результатов в сохранении нанайского фольклора, или работы ещё много?
— А тут нет конца и края. Чем дальше, тем больше понимаешь, что ничего не понимаешь и ничего особо не сделал — но с другой стороны, теперь можно сказать: «Алиса, поставь Николая Чубаковича» или «Включи Раису Ходжер». Вот ты говоришь: «Сохранение нанайского фольклора...», а я думаю, что его уже столько задокументировано, что мне жизни не хватит, чтобы всё это изучить. А ещё пока изучать будешь, не успеешь записать, что есть сейчас, и потом люди в архивах эти записи в пыли найдут — через 50 лет — и круг замкнётся: почему мы это делаем? И для чего?
— В твоих песнях Ма Гак Па чувствуется азиатская культура, буддизм, японские мотивы. Есть ли точки соприкосновения между мировоззрением малых народов Дальнего Востока и остальной Азией?
— Конечно. Мы географически ближе к Азии, чем к Европе. У нас через реку — Китай, а не готические соборы. Но знаете, формулировка «мировоззрение малых народов» — странная. Мы живём здесь, на Мангбо — Амуре — плюс-минус одинаково. «Нани» — это буквально «человек земли». Мы — дети тех, кто отбирал, и тех, у кого отбирали. Уже лет сто, наверное.
— Что может дать музыка малых народов современному человеку?
— Любовь к земле, на которой этот современный человек живёт. Чувство благодарности реке, которая прокормила столько людей. Уважение к людям, которые здесь были до нашего с вами появления, и к их ценностям.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
