Элегантностью, самобытностью и любовью к живому материалу – дереву, отличается мебель, сделанная ремесленником-живописцем, краснодеревщиком-художником Павлом Ефремовым. С детства он тяготел ко всему, что можно сделать своими руками, к ремёслам. И мечта стала реальностью: уже ровно тридцать лет краснодеревщик занимается изготовлением «штучной» мебели.
Скучал по Амуру
Оксана Хрипун, «АиФ-Дальинформ»: Профессия краснодеревщика – редкая в наши дни. Как получилось, что вы решили посвятить себя именно ей?
Павел Ефремов: Всё началось ещё в 1970-х, когда во всех районах Хабаровска были различные детские центры с кружками по интересам: от «Юных техников» до «Юннатов». Был такой и в Железнодорожном районе, где я тогда жил и занимался сначала в авиамодельном, а потом в судомодельном кружке. Именно там привык держать в руках инструменты, научился чувствовать пальцами материал. Это были чудесные годы. Однако после 7 класса пришлось пойти в ПТУ. Токарное мастерство, которое покорял тогда, помогает в работе и сейчас. Но там же состоялось знакомство с дурной компанией. Ветер, гулявший в голове, чуть было не сыграл со мной злую шутку. Спасла армия, где пришлось стать маляром-штукатуром.
– Но после вы всё же пошли учиться на художника.
– И вернулись в Хабаровск. Почему не остались в Питере, как многие?
– Я смог узнать и полюбить этот город и как восторженный студент, и как дворник, подметая одну из центральных улиц, Чайковского, которая начинается у Фонтанки, то есть, всесторонне. Меня навсегда покорили размах и завораживающая глубина Невы, архитектура города, и утреннее эхо дворов-колодцев – тыльная, облупленная сторона Петербурга, залы Эрмитажа и Русского музея, где проходили лекции по истории искусства. Но, даже глядя на величавую Неву, я всё равно очень сильно скучал по Амуру. По нашему воздуху, простору, рыбалке. Я всегда знал, что не смогу без них прожить и обязательно вернусь.
Секреты мастеров
– Какими для вас стали 1990-е?
– Непростыми: счастливыми, а потом сложными. Я устроился на работу – в кооператив по производству тренажеров. Через полгода встретил однокашников по худграфу, и они позвали в свою компанию по оформлению интерьеров. Там я проработал месяцев семь, а потом оформил своё предприятие, зарегистрировался как частный предприниматель. С тех пор занимаюсь производством мебели. Стал начальником с портфелем, но в глубине души частенько завидовал мастерам, которые работали у меня, когда заказчики восторгались их работой. Поэтому я работал вместе с ними, учась, перенимая секреты настоящих мастеров.
А ещё в конце 1990-х я впервые пришёл в церковь и крестился. Но сделал это, что называется, с холодным носом. И лишь после встречи со старцем в 1999 году в Свято-Троицком Николаевском монастыре, я сразу после исповеди бросил курить и пришла настоящая вера. Позже, уже в начале нулевых, я вновь посетил этот монастырь и встретил там священника, который исповедовал по-настоящему: выпотрошил до нутра, но не причастил, поскольку с супругой Мариной мы состояли в браке и растили первенца Кирилла, но не были обвенчаны. И мы обвенчались в Сосновке, в Храме Святого Георгия Победоносца. После родился второй сын, Николай.
– Вы ведь сделали иконостас для этого храма?
– Да, пять лет назад. 19 декабря, после чтения канона в честь Святого Николая Чудотворца, раздался звонок от местной художницы с предложением поставить иконостас. И это было чудом. Хотя далось всё непросто. В ту же ночь приснился мне сон: меня душил чёрт. Я как будто глаза приоткрываю и вижу руки, которые меня душат, и понимаю во сне: это чудовище пришло! А он берёт меня и мотает как пушинку в разные стороны. И тут ещё один... Я думаю – надо с ними бороться, но как? Нужно крёстное знамение сотворить, а руку не могу поднять. Держат! И тут я просыпаюсь и понимаю, что они вцепились в меня и недовольны, что буду устанавливать иконостас. Ведь это хоть какая-то толика спасения моей души.
«Она живая»
– Есть дерево, с которым любите работать?
– Любую древесину я чувствую до мельчайших подробностей. Она живое. Помогает острая чувствительность пальцев. Шероховатость наждачки, шероховатость поверхности – чувствуется всё. Я могу по резцу провести пальцем и понять, что он тупой, и я им резать не смогу. И на слух могу определить тупой резец. Настолько за 30 лет работы уже организм чувствует ремесло. Но всё же больше всего люблю работать с орехом. Вдохновляет его тепло, выразительность. Вот так же, как, например, в литературе, драматическом искусстве есть любимые авторы, которые вызывают ассоциации, так и каждое дерево с чем-то ассоциируется. Например: Шукшин – это кедр, кедрушка, хороший, добротный материал. Дуб – это Достоевский. А Чехов – это орех. Он богат, многогранен, крепок. В меру мягкий. Очень пластичный и красивый сам по себе.
– С недавних пор вы не только создаёте мебель, но ещё и расписываете её.
– У Антона Палыча Чехова был старый шкаф, к которому обращались как к живому существу, а у меня – буфет для реставрации. Во время работы над ним пришла мысль его покрасить и расписать. Мой брат-близнец, который старше меня на 30 минут, подал идею, и она увлекла – сделать буфет в стиле французского прованса. К тому моменту я более тридцати лет не брал в руки кисти, мотивации не было. А тут словно и буфет сам просил, и мотивация появилась. Я набрал акриловых красок, открыл интернет, и стал изучать стиль прованс. И расписал буфет, скрупулёзно копируя, как подмастерье, старых французских мастеров. Сейчас каждый раз, когда беру в руки кисть, учусь. Иду по азам, постепенно набирая мастерство в натюрмортах, портретах и пейзажной живописи.
– Семья влияет на ваше творчество?
– А как же! Гармоничные люди живут в семье, я считаю себя гармоничным человеком. Со старшим сыном мы всегда были близки, ходили в походы, на рыбалку. А жена – это вдохновение. Если бы не Марина, я, наверное, многого не сделал, не смог бы творить. Женщины всегда сильно влияют. Я не был бы талантливым человеком, если бы мне борщ не варила моя жена Марина. Она когда варит борщ, его благословляет. И каждый раз, когда я ухожу на работу, или она уходит, благословляет.